Кастанеда - Книга 7. Внутренний огонь

Дон Хуан и Хенаро громко засмеялись. Они были у меня по сторонам не дальше трех футов, но я был так перепуган, что даже не заметил их.

- Пой! Пой, спасая жизнь! - слышал я приказание дона Хуана со звуком его дыхания.

Я попытался высвободить ногу и тогда почувствовал острую боль, как если бы в мою ногу вонзились иглы. Дон Хуан снова и снова настаивал, чтобы я пел. Он и Хенаро начали известную песню. Хенаро выговаривал слова, глядя на меня с расстояния едва ли в два дюйма. Они пели фальшиво, сиплыми голосами, так безнадежно выбиваясь из ритма и настолько выше диапазона своих голосов, что я рассмеялся.

- Пой, или ты погибнешь, - сказал мне дон Хуан.

- Давай-ка устроим трио, - сказал Хенаро. - запоем-ка болеро.

Я присоединился к этому фальшивому трио. Мы довольно долго пели на пределе своих голосов, как пьяные. Я почувствовал, что железный захват на моей ноге начал постепенно ослабевать. Я не осмеливался посмотреть вниз на свою лодыжку, но на мгновение я все же взглянул, и увидел, что там не было капкана, удерживающего меня: темная головообразная форма кусала меня!

Только сверхусилие удержало меня от обморока. Я почувствовал, что меня рвет, и автоматически хотел наклониться, но кто-то держал меня безболезненно и с нечеловеческой силой за локти и затылок и не позволял двигаться. Я весь обблевался.

Моя опустошенность была такой полной, что я начал терять сознание. Дон Хуан брызнул мне в лицо из тыковки, которую всегда носил, когда мы уходили в горы. Вода попала за ворот, и это охлаждение восстановило мое физическое равновесие, но не повлияло на силу, державшую меня за локти и затылок.

- Я думаю, ты зашел слишком уж далеко в своем страхе, - сказал мне дон Хуан громко и таким официальным тоном, что это сразу воспринималось как приказ.

- Давайте опять запоем, - добавил он. - давайте споем песню с содержанием, я не хочу больше болеро.

Я мысленно поблагодарил его за трезвость и возвышенный стиль и так растрогался, когда услышал, как они запели "ла Валентина", что даже начал плакать.

Из-за той страсти,
Все, говорят,
С ним те напасти,
Да наплевать!
Пусть даже дьявол
Стучится в дверь -
Я и без правил
Готов умереть!
О, валентина, ты, валентина,
Меняю себя я на блеск твоих глаз!
И если я должен
Погибнуть сегодня,
То пусть это будет
Сегодня, сейчас!

Все мое существо было потрясено воздействием этого немыслимого смещения ценностей. Никогда еще песня не значила для меня столько. Когда я услышал их, распевавших такую незатейливую песенку, какие я всегда считал отдающими дешевой сентиментальностью, я почувствовал, что понял характер воина. Дон Хуан вбил в меня, что воины живут рядом со смертью, и из этого знания, что смерть с ними, они извлекают мужество для любой встречи. Дон Хуан говорил, что худшее, что с нами может случиться, это то, что мы должны умереть, ну а раз уж это наша неотвратимая судьба, то мы свободны: тому, кто все потерял, нечего бояться.

Я подошел к дону Хуану и Хенаро и обнял их, чтобы выразить свою безграничную благодарность и восхищение ими. Тут я понял, что ничто уже не держит меня больше. Без единого слова дон Хуан взял меня за руку и повел, чтобы посадить на плоский камень.

- Спектакль еще только начинается, - сказал Хенаро весело, усаживаясь поудобнее. - ты только что оплатил свой входной билет: он весь у тебя на груди.

Он посмотрел на меня и оба они залились смехом.

- Не садись слишком близко ко мне, - сказал Хенаро. - мне не нравятся пукалки. Но и не отходи слишком: древние видящие еще не закончили свои трюки.

Я придвинулся к ним настолько близко, насколько позволяла вежливость. Мгновение я беспокоился о своем состоянии, но затем все мои приступы тошноты стали пустяками, потому что к нам шли какие-то люди. Я не мог ясно видеть их формы, но видел человеческие фигуры, перемещающиеся в полумраке. У них не было фонарей или фонариков, хотя было ясно, что в этот час они нуждались в них. Почему-то эта деталь беспокоила меня. Мне не хотелось фокусироваться на них и я преднамеренно начал рассуждать. Я представил, что мы привлекли внимание своим громким пением, и они вышли узнать, в чем дело. Дон Хуан положил руку мне на плечо. Он указал движением подбородка на людей, идущих перед группой других:

- Эти четверо - древние видящие, - сказал он. - остальные - их олли.

И не успел я сказать, что они кажутся мне местными крестьянами, как услышал свистящий звук у себя за спиной. Я быстро обернулся в состоянии полной тревоги. Мое движение было таким внезапным, что предупреждение дона Хуана запоздало:

- Не оглядывайся! - услышал я его крик, но его слова были только фоном: они уже ничего не значили для меня. Повернувшись, я увидел, что три чудовищно уродливых человека взбираются на скалу сразу же за моей спиной: они крались ко мне, их рты были полуоткрыты в кошмарной гримасе, а руки простирались, чтобы схватить.

Я хотел крикнуть во всю мощь своих легких, но вышло только агоническое клокотание, как если бы что-то забило мне дыхание. Я автоматически выкатился из их досягаемости и оказался на земле.

Когда я остановился, ко мне прыгнул дон Хуан - как раз в то мгновение, когда орда людей, возглавляемая теми, на кого указал мне дон Хуан, устремилась ко мне, как коршуны. Они вскрикивали, как летучие мыши или крысы. Я завопил в ужасе. На этот раз у меня получился пронзительный крик.

Дон Хуан так проворно, как первоклассный атлет, выхватил меня из их окружения и увлек на скалу. Он велел мне суровым голосом не оглядываться, как бы запуган я ни был. Он сказал, что олли совсем не могут толкнуть, но они могут запугать меня так, что я упаду на землю, а на земле олли могут прижать кого хочешь, и если бы я упал на месте, где были погребены эти видящие, то оказался бы в их власти. Они бы растерзали меня, пока олли удерживали. Он добавил, что не сказал мне всего этого, потому что надеялся, что я буду "видеть" и пойму это сам. Это его решение чуть не стоило мне жизни.

Ощущение, что чудовищные люди находятся сзади, было почти невыносимым. Дон Хуан усиленно приказывал мне сохранять спокойствие и сфокусировать внимание на четверых во главе толпы из десяти или двенадцати. В то мгновение, когда я сфокусировал на них свои глаза, они, как по команде, придвинулись к краю плоской скалы. Там они остановились и начали шипеть, как змеи. Они двигались взад и вперед. Их движения казались синхронными: они были такими единообразными и упорядоченными, что казались машинальными. Было так, как если бы они повторяли одно и то же, чтобы загипнотизировать меня.

- Не смотри на них пристально, дорогой, - сказал мне Хенаро, как если бы он обращался к ребенку.

Последовавший за этим мой смех был таким же истерическим, как и мой страх. Я смеялся так громко, что звук его перекатывался по окружающим холмам.

Те люди сразу остановились и оказались, как будто, в замешательстве. Я мог различить, как покачивались вверх и вниз формы их голов, как будто они разговаривали между собой, обсуждая ситуацию. Затем один из них прыгнул на скалу.

- Берегись! Это один из видящих! - воскликнул Хенаро.

- Что мы собираемся делать? - закричал я.

- Мы можем начать опять петь, - ответил дон Хуан, как само собой разумеющееся.

Тогда мой страх достиг своего предела. Я начал подпрыгивать и реветь, как зверь. Тот человек спрыгнул на землю.

- Не обращай больше внимания на этих клоунов, - сказал дон Хуан. - давай поговорим как обычно.

Он сказал, что мы пришли сюда для моего просвещения, а я провалился так несносно. Мне следует реорганизовать себя. Первое, что надо сделать, это понять, что моя точка сборки сдвинулась и теперь затемнила свет эманаций, а перевести чувства из моего обычного сознания в мир, который я сейчас собрал, это действительно пародия, так как такой страх доминирует только среди эманаций повседневной жизни.

Я сказал ему, что, если моя точка сборки сдвинулась так, как он сказал, то у меня для него есть еще новость: мой страх бесконечно более велик и разрушителен, чем тот, какой я испытывал когда-либо в своей жизни.

- Ты ошибаешься, - сказал он. - твое первое внимание в замешательстве и не хочет уступить контроля - вот и все. У меня такое чувство, что ты можешь подойти прямо к этим существам лицом к лицу и они не сделают тебе ничего.

Но я настаивал, что, безусловно, не в таком состоянии, чтобы пробовать такие нелепые вещи, как эта.

Он засмеялся мне в лицо и сказал, что рано или поздно, но я вылечусь от своего безумия, и что взять на себя инициативу и встретиться с этой четверкой видящих бесконечно менее нелепо, чем полагать, что я вообще вижу. Он сказал, что для него безумием было бы столкнуться с людьми, которые были погребены две тысячи лет назад, и не подумать о том, что это верх нелепости.

Я ясно слышал все, что он говорил, но в действительности не обращал на него никакого внимания. Я был устрашен людьми, окружавшими скалу. Они, казалось, готовились прыгнуть на нас, особенно на меня. Они фиксировались на мне. Моя правая рука начала подергиваться, как если бы у меня был мышечный припадок. Затем я осознал, что освещенность неба изменилась: до этого я не замечал, что уже рассвет. Тут произошла странная вещь: неуправляемый порыв заставил меня подняться и побежать к этой группе людей.

У меня в это время было два совершенно разных чувства относительно одного и того же события. Меньшим был просто ужас. Другое, большее - полное безразличие: я больше ни о чем не беспокоился.

Когда я поравнялся с этой группой, я осознал, что дон Хуан был прав: это не реальные люди. Только четверо из них имели какое-то сходство с человеком, но они тоже не были людьми: это были странные существа с огромными желтоватыми глазами. Другие были просто формами, которые управлялись четверкой, напоминавшей людей.

Я почувствовал чрезвычайное огорчение за этих существ с желтоватыми глазами. Я попытался коснуться их, но не мог их найти. Какого-то рода ветер унес их.

Я поискал дона Хуана и Хенаро. Их не было. Опять стало предельно темно. Я выкрикивал снова и снова их имена. Несколько минут я барахтался в темноте. Дон Хуан подошел ко мне и испугал меня. Хенаро не было видно.

- Пойдем домой, - сказал он. - нам еще далеко идти.

Дон Хуан отметил то, как хорошо я выполнил задание на месте погребения древних видящих, особенно в последней части нашего столкновения с ними. Он сказал, что сдвиг точки сборки сопровождался изменением освещенности: в дневное время свет становился мрачным, а ночью темнота замещалась сумерками. Он добавил, что два сдвига я выполнил сам с помощью лишь одного животного страха. Единственное, что он считал недостойным - это мое потакание своему страху, особенно после того, как я осознал, что воину нечего бояться.

- Откуда ты знаешь, что я осознал это? - спросил я.