Грант Д., Келси Д. - Многие жизни.

Секит должна была пройти через семь испытаний, назначенных ее наставниками, дабы доказать им, что ее интуиция не ослабнет при столкновении с труднейшими проблемами ее длинного жизненного пути.

Воспоминание о тех четырех днях и ночах заняло в общей сложности пять часов. Лесли к тому времени до того натрудил правую руку, что у него начались судороги, а я была настолько истощена, что с трудом, цепляясь за перила, поднималась по лестнице к себе в спальню. Я надеялась, что смогу как следует выспаться, но не тут-то было. Седьмое Испытание, во время которого Секит пришлось бороться с гигантской коброй, вызвало такой бешеный приступ моей змеебоязни, что я тут же проснулась и стала грезить наяву...

"Я стою перед огромной ямой, в центре которой, словно остров среди моря змей, возвышается на основании из колец собственного тела огромная кобра. Гадюки скользят во все стороны, чертя на полу свои наводящие ужас узоры. Мне же предстоит пройти через все это извивающееся скопище и задушить кобру собственными руками. Глаза змеи полыхают ярким све-том, а ее широко раздутое горло сверкает отполированной чешуей. Мне кажется, будто меня пригвоздили к месту, где я стою с нескрываемым ужасом в глазах. Но я все же вхожу в этот адский круг, и отвратительные твари отползают в стороны, давая мне проход к центру. Оказавшись лицом к лицу с чудовищем, я недолго думая хватаю ее обеими руками за шею и начи-наю что есть силы сжимать, держа ее голову на расстоянии, а тварь пытается вырваться из рук, нанося Удары хвостом во все стороны.

Десять тысяч раз, и еще десять тысяч мне казалось, что я на грани своих отчаянных усилий. Мне кажется, будто само время остановилось и землю навсегда сковал вселенский холод. Наконец нечеловеческим усилием воли я с хрустом сворачиваю ей шею, и ее безжизненное тело лежит у меня под ногами. Через мгновение все кончено, и я остаюсь одна в пустой могиле с распростертым предо мною безжизненным чудовищем" .

Я была настолько уверена, что кобра все еще у меня в кровати, что Лесли стоило огромного труда убедить меня в обратном. Хотя он тоже валился с ног от усталости, ему пришлось снять все простыни с постели и на моих глазах вытряхнуть их у окна. А поскольку это была середина зимы (мы жили тогда около Грэнто-на) и было так холодно по ночам, что черпак для воды к утру примерзал к ведру, этот эпизод еще раз подтвердил, каким трудным спутником жизни для Лесли я оказалась. Я долго не могла уснуть, меня то колотил озноб, то руки и ноги сводило судорогами, голова раскалывалась от боли, и все это продолжалось в течение двух дней. Не знай я, что моя Дейзи с нетерпением ждет протоколов моих сеансов, я наверняка предпочла бы заняться чем-нибудь другим.

К тому времени я уже записала около двухсот эпизодов - отдельный сеанс мог включать в себя два, а то и три разрозненных инцидента. В течение сеанса мне нужно было делать перерывы на отдых, а после них не всегда удавалось настроиться на ту же ситуацию. Когда Лесли удавалось прочесть записанное сразу же после того, как я возвращалась в нормальное состояние, я могла вставить словечко-другое в готовый текст, но спустя десять-пятнадцать минут все уплывало из памяти и в голове Оставалось весьма смутное воспоминание о пережитом. Жаль, что тогда еще не было магнитофонов: Лесли часто говорил, что тембр моего голоса, который в обычном состоянии лишен всяких оттенков, приобретал необыкновенно богатую эмоциональную окраску. Однако я этого не чувствовала, так как для меня самой он звучал безжизненно и отдаленно.

Однажды мы с Лесли разложили на полу гостиной все записанные эпизоды, чтобы привести их в хронологический порядок, и тут я впервые заметила, что некоторые куски точно подходили друг к другу, хотя между их записью могли проходить недели. Например, один сеанс, начинавшийся словами: "Когда мне было 23 ..", в котором речь шла о некоем Птах-кефере, был прерван настойчивым телефонным звонком. Когда Лесли спросил меня: "А кто этот Птах-кефер? Я о нем впервые слышу", - я не нашлась что сказать, так как в тот вечер не смогла снова сместить уровень сознания. Дело в том, что подключение к дальней памяти связано с очень точной настройкой внимания, и точно так же, как при пользовании телескопом дальнего действия, поле видимости исключает все, что не относится к наблюдаемому объекту. Несколько дней спустя, настраиваясь на период из детства Секит, я сказала: "Птах-кефер, один из главных советников Царского Дома, сидел в левом крыле Зала Приемов, между троном Фараона и столом писцов". Затем, спустя еще несколько недель, была записана первая, а не вторая часть беседы с Птах-кефером, и когда мы соединили обе части, в диалоге все сошлось.

Все это вселяло в меня некоторую уверенность, ибо мой отец всегда настаивал на научном подходе к любого рода фактам, что вынуждало меня относиться скептически к своим паранормальным способностям. Я знала, что пожелай я писать исторические романы, я бы не стала по-идиотски усложнять себе работу, выдумывая разрозненные эпизоды в надежде, что в конце концов все само собой сложится, как в китайской головоломке. Мои знания египетской истории были самыми рудиментарными, так что если бы я в корыстных целях решила пойти на сделку со своей совестью, мне нужно было бы вначале тщательно проштудировать соответствующую историческую литературу, а не сидеть сложа руки в ожидании чуда. Бывало так, что, вопреки моим предположениям о последствиях того или иного события в жизни Секит, воспоминания раскрывали совершенно другую подоплеку, о которой ни я, ни моя героиня даже и предположить не могли. Но я также понимала, что какими бы убедительными ни казались все эти обстоятельства мне самой, они вряд ли послужат вескими доказательствами моей правоты кому-то еще.

Все это убеждало меня в том, что биография Секит вряд ли найдет широкого читателя и будет интересна кому-либо, кроме Дейзи и нескольких близких мне людей, которые терпели мои экстрасенсорные "заскоки", потому что во всем остальном мое поведение было самым что ни на есть нормальным. Так бы все и шло, если бы в июне 1937 года мне не довелось быть в Лондоне, где Лесли был приглашен шафером на свадьбу. Пока он занимался организацией мальчишника для жениха, я отобедала с Гаем Макко, хорошим знакомым моего отца, которого я случайно встретила в Королевском Теннисном Клубе, где играли в "реал" - теннис на закрытом корте. Этой игре меня научил отец, когда я еще была ребенком.

Гай спросил меня за обедом:

- Какого черта ты похоронила себя в Шотландии? Там даже нельзя пострелять куропаток зимой. Или ты пристрастилась к рыбной ловле?

Несколько уязвленная тем, что, по его мнению, кроме охоты и рыбной ловли в Шотландии больше нечем заняться, я на секунду позабыла о данном Лесли обещании не болтать лишнего и сказала:

- Хоть я и люблю временами забросить спиннинг, но большую часть времени я теперь провожу, вспоминая, кем я была, когда жила в Египте во времена Первой Династии.

- Боже мой, Джоан! - воскликнул Гай. - Ты что, с ума сошла?

Когда в ответ я рассмеялась, он внимательно посмотрел на меня и облегченно вздохнул:

- Ты меня напугала. Я вначале не понял, что ты шутишь.

- А я и не думаю шутить, - ответила я. - Я уже надиктовала около 60 тысяч слов, и то, что из этого вышло, весьма любопытно даже, если на первый взгляд это кажется невероятным.

- Надо же! Ну, тогда дай почитать.

Тыльной стороной ладони он разгладил свои безупречные усы и добавил с назидательной улыбкой:

- Я прочту, если это, конечно, напечатано, потому что кому охота разбираться в женском почерке. Я - человек правдивый и если это - чепуха, я тебе скажу это без обиняков.

У меня и в мыслях не было показывать черновик рукописи кому-либо еще, кроме Дейзи. Однако безапелляционное заявление Гая о том, что факты, добытые с помощью дальней памяти, - не более чем игра воображения, неспособная выдержать и легкой критики, заставило меня отправить ему рукопись на следующее утро. Я вложила в пакет краткую записку, в которой благодарила за прекрасный обед и просила его по прочтении переслать рукопись Дейзи, так как к тому времени, когда он прочтет ее, я уже снова буду в Шотландии.

Я ни словом не обмолвилась об этом инциденте Лесли, ибо думала, что продолжения не будет. Однако вскоре я получила от Гая письмо, в котором он уведомлял меня так: "К моему большому удивлению, ты сотворила шедевр, о чем даже сама не подозреваешь. Я считаю, что его следует публиковать, в связи с чем я переслал его Артуру Баркеру".

Письмо это повергло Лесли и меня в уныние, хотя и по разным причинам. Лесли - из-за того, что Артур был членом ученого совета в его колледже и мог пустить слух о том, что у миссис Грант голова забита самыми странными идеями; а я - потому, что Артур представлялся мне таким ярым материалистом. Я была уверена, что, прочитав пару страниц, он просто выбросит мою рукопись в корзину.

А он взял и прислал мне телеграмму. Когда Лесли принес ее мне - ее зачитали нам по телефону, когда я была на прогулке с Джиллиан, - у него был такой мрачный вид, что я подумала: случилось что-то страшное с Дейзи. Содержание ее было таково: "Предлагаю закончить рукопись через шесть недель, чтобы ее можно было издать в октябре. Рекламирую ее как самую захватывающую и важную книгу, которую мы когда-либо выпускали. Поздравляю. Артур."

Как оказалось впоследствии, эта телеграмма ознаменовала конец моего первого брака.

О существовании личности, которая стала моей второй инкарнацией, я впервые узнала, когда еще занималась Секит. Сэр Генри Вуд, знаменитый маэстро, который считал, что гений в музыке мог появиться только как сумма нескольких жизней, развивающихся в этом направлении, однажды присутствовал на моем сеансе. В конце его Лесли по моей просьбе включил радиоприемник, ибо так мне было легче перейти от транса к нормальному состоянию в присутствии кого-то чужого. По радио передавали какое-то произведение Гайдна для арфы, и в связи с этим я заметила, будто бы только что слушала египетскую музыку. Сэр Генри тут же спросил:

- А вы можете слушать египетскую музыку и Гайдна в одно и то же время? Было бы интересно узнать, насколько они близки по звучанию.

Мне удалось легко переключиться, и звуки арфы перестали быть слышны. Когда я пришла в себя, Лесли спросил:

- Ты помнишь, где ты была сейчас и на каком инструменте играли?

Я все еще чувствовала, как под пальцами дрожат струны.

- Это была лютня. Не понимаю только почему, ведь египтяне еще не знали лютни. А Секит вообще не играет ни на одном музыкальном инструменте.

- Ты была не в Египте, а в Италии, - сказал Лесли. - Ты родилась под Перуджей в начале XVI века. Не спорь. Лучше послушай, что я тебе прочту.

"Я родилась рано утром четвертого дня мая месяца 1510 года от Рождества Христова и умерла осенью 1537 года. Хотя я была зачата в большой постели, я открыла свои новые глаза в северо-западной башне замка Гриффина... Моя колыбель была темного, резного дуба, и мать обычно качала ее ногой, накладывая шелком стежок за стежком на свою вышивку... она была вышивальщицей в замке. Меня звали Карола... Моя бабка прогнала нас со двора, когда мне было семь лет... незадолго до того, как отец привез из Испании новую невесту. Нас приютил хозяин труппы бродячих артистов... Там я обучилась игре на лютне и пению. Там был еще один певец и клоун - милый горбун, которого я очень полюбила. Затем произошло нечто ужасное... Не помню, что это было. Я оказалась в женском монастыре. Первая аббатиса была добра ко мне, но вторая издевалась надо мной, считая меня еретичкой... мне удалось сбежать. Я была при смерти, но по-пала в дом мудрого пожилого сеньора по имени Кар-лос, и он женился на мне, после чего меня стали звать Карола ди Людовичи. Потом он умер, и вскоре мое здоровье тоже пошатнулось: я стала кашлять и худела с каждым днем. За мной присматривала женщина по имени Анна... Мне казалось, что я живу отдельно от моего тела. Не мне, а кому-то другому Анна расчесывает волосы, не я, а кто-то другой, пьет настойки от сердца, чтобы угодить Анне. Как будто я со стороны наблюдаю за ней все время и вижу, как она штопает мое платье, и удивляюсь, чего это она плачет, рассматривая прохудившийся бархат... все равно мне осталось носить его недолго...".