Петров Аркадий - Сотворение мира. Том 1. Спаси себя.

Когда я рассказывал о своём дракончике Вячеславу, тот сразу становился весёлым и подшучивал:

— Расти, расти дракончика. Только не забудь — с ним ещё силами придётся помериться. И неизвестно, кто кого — ты его копьём пронзишь или он тебя с потрохами слопает.

Я не понимал, на что он намекает, хотя и подозревал, что некий тайный смысл в его уколах имеется. Ведь не раз прежде, мимоходом, он замечал: "Каждый, прежде чем стать человеком, должен победить дракона в себе. А как его победишь — ведь он бессмертный? Убить нельзя, и убежать невозможно".

Да, с драконником действительно что-то связано — тайное и мистическое. Он совершенно неспроста появился на моём защитном квадрате и так активно разрастался в "разные головы". И всегда ли он будет таким добродушным помощником, каким прикидывается сейчас? Не захочется ли ему действительно в какой-то неведомый мне день раскрыть свою зубастую пасть и попробовать на вкус хозяина, откормившего его своим увлечением эзотерикой? А может, хозяин не я, а он?

Вячеслав, словно угадывая моё внутреннее смятение, подливал масла в огонь.

— Сколько у него сейчас голов-то? — скалился он с улыбкой.

— Три.

— О, хорошо его кормишь! Уже Змея Горыныча вырастил, — восхищался он с наигранным уважением. — Смотри, чтобы больше голов не появилось. А то ведь даже Георгий Победоносец только с одноголовым сражался. По стати ли поединщика себе растишь?

— А мы с ним вроде не собираемся ссориться, — легкомысленно отторгал я мысль о борьбе с безобидной и полезной голограммкой на вершине моего защитного квадрата.

— Ну-ну, — посерьёзнел вдруг Вячеслав. — Я бы тоже не советовал тебе с ним ссориться. Лучше договориться о сотрудничестве. Ведь он тебе помогает?

— Помогает, — без особой охоты соглашаюсь я.

К вечеру стали собираться люди, приглашённые Вячеславом на шаманский обряд. Публика была самая разнообразная, в основном столичная, — тут был и бывший советник Михаила Горбачёва, и какие-то учёные, и даже работники спецслужб. И ещё много детей, обученных по методике Лапшина и владеющих ясновидением.

На расчищенном от обломков месте, прямо на пепле пожарища был очерчен мелкими камушками круг. В центре статуэтка Матери Земли. Фонарь со свечой внутри направлял на неё необычный, замысловатый рисунок какого-то тайного, неведомого мне знака. Вячеслав крутился возле него, отлаживая позицию фонаря по отношению к статуэтке. Рядом скамейки и стулья для гостей, зрителей магического обряда. Один из них подошёл ко мне.

— Здравствуйте, мне говорил о вас Вячеслав. Я Дмитрий, работаю в Горбачёв-фонде. Гадаю на рунах.

Дмитрий был высок, приятен в манерах.

— Магистр ордена драконов, — словно подзуживаемый иронией, по инерции разговора с Лапшиным, представляюсь я.

— А вы знаете, я уже привык, что здесь можно встретить самое необычное, — с обезоруживающей улыбкой согласился мой новый знакомый. — Даже если сейчас сюда прилетит ведьма на помеле, я и тогда не очень удивлюсь. У Вячеслава надо быть готовым ко всему. Я это ещё три года назад понял, когда впервые попал сюда.

Мы разговорились. Дмитрий рассказал много интересного о жизни бывшего президента страны, который, по его словам, пал жертвой своей доброты и человечности. В этом я был с ним согласен — Горбачёв действительно всегда был мне симпатичен. Если бы ему немного побольше твёрдости — страна не оказалась бы вновь в революционных преобразованиях, управляемая людьми, больше способными на разрушение, чем на созидание.

Незадолго до начала мистического спектакля (так, по крайней мере, я относился в то время к происходящему) произошёл странный, быстротечный, но очень яростный скандал. Одна из девочек вдруг наотрез отказалась участвовать в подготовленном Лапшиным мероприятии. Ей предназначалась роль зодиакального знака, к чему её долго и тщательно готовил Вячеслав. Теперь напрасно он её уговаривал — сначала мягко, потом с недвусмысленными угрозами. Бунтарка просто поворачивалась и уходила от него.

Никогда я не видел Вячеслава в такой ярости. Угрозы, брань, отчаяние — всё было перемешано в его выкриках обиды по поводу неблагодарной девчонки, для которой он так много сделал и которая подводит его в самый ответственный момент. Напрасно мы с Анатолием Ивановичем пытались его утихомирить. Отказ ребёнка, кажется, действительно разрушал некий внутренний, глубинный смысл происходящего и свёл на нет долгий упорный труд Вячеслава.

— Такой день бывает только один раз! — в отчаянии жаловался он нам. — Она всё испортила. Мне некем её заменить.

— Ну, поставь кого-нибудь другого, — легкомысленно советовал ему я. — Какая тебе разница, кто из детей будет стоять вокруг и что из себя изображать — звёздочку или мотылька?

— В том-то и дело, что разница есть, и очень существенная, — прорычал в ответ Лапшин. И глаза его при этом полыхнули фосфоресцирующим пламенем.

После ещё одной безуспешной попытки усмирить неожиданный бунт, Вячеслав выбрал кого-то из своих новых учеников и наспех стал его готовить на предстоящую роль в мистическом спектакле.

Ближе к полуночи Вячеслав зажёг свой фонарь и расставил по особой схеме вокруг статуэтки двенадцать ясновидящих детей. Потом он позвал в круг меня и Анатолия Ивановича. Мы сняли ботинки, как это полагалось, и босиком вошли в центр действия, на сцену эзотерических событий.

Специально вызванный на мероприятие профессиональный шаман предупредил нас:

— То, что будет сейчас происходить, очень серьёзно. Попрошу вас отнестись к этому без насмешек. Загадайте желание — и оно, скорее всего, сбудется.

Я немедленно загадал желание написать много-много хороших книг. Что загадал Анатолий Иванович, не знаю, он не пожелал делиться, поскольку несколько серьёзнее, чем я, относился к происходящему.

Вскоре посерьёзнел и я. Когда шаман, стуча в бубен, обходил нас, завывая и выкрикивая обращения к стихиям воздуха, земли, воды и огня, вдруг в полном безмолвии летней феодосийской ночи, когда можно было, казалось, услышать даже шёпот звёзд, неведомо откуда возникли вполне ощутимые порывы ветра. Ветер не только ударил в наши лица, но и произвёл похожий на рёв звук, который медленно стих. А вместо него сверху прямо на статуэтку богини упал лёгкий, с лунными переливами луч. Он был едва заметен, зыбок, но всё-таки вполне ощутим. Видели его все — и участники, и зрители.

Теперь приступил к действию Вячеслав. Он обратился поочерёдно к стихиям, спрашивая их о готовности к сотрудничеству. Потом велел им открыть в центре круга канал к планетарному ядру. Я стоял в центре круга, рядом с Анатолием Ивановичем, и не видел ничего особенного. Ни моё обычное зрение, ни экран внутреннего видения не отмечали каких-либо аномальных явлений, кроме тех быстротечных, что произошли ранее и которые моё сознание к этому времени вполне благополучно и материалистично объяснило случайным порывом ветра и необычным ракурсом зрительного восприятия.

Вячеслав что-то выкрикивал. Если доверять тому, что он говорил, перед ним действительно разверзлась бездна. И оттуда ему обещали могущество и жезл силы, который он сможет использовать для установления своей власти на Земле. Но это слышал, как мне тогда казалось, только он. Потому что я ничего не слышал и не видел, а по-прежнему воспринимал происходящее как игру, как некий материал для моей литературной работы.

Кажется, Вячеслав добился того, к чему стремился. Шоу явно произвело впечатление на всех присутствующих. Может быть, в отличие от меня, они действительно видели то,

о чём вещал Вячеслав. Косвенно это подтвердил новый сбой в спектакле: ребёнку, который неожиданно для себя заменил в круге взбунтовавшуюся девочку, вдруг стало плохо. Его поспешно отвели в сторону.

Несмотря на последовательно происходящие срывы сценарного замысла, действие шло своим чередом. Вячеслав, получив обещание верховной власти, объявил о закрытии канала, поблагодарил за сотрудничество стихии и завершил церемонию.

Дети разошлись, фонарь погасили, статуэтку унесли.

— Я теперь так понимаю — ты стал тёмным Владыкой Вселенной, — ёрничая, обратился я к Вячеславу. — И чего делать будешь? Чем соответствовать?

Он насмешливо посмотрел в ответ. Хорошее настроение сочилось из него благодушием.

— Теперь надо брать власть, — ласково объяснил он. — Не сразу, конечно, постепенно. Но и не очень затягивая. Рассчитываю на вашу помощь и сотрудничество, коллеги.

— Академия земного шара или галактики Млечный Путь! — восхищаюсь я. — Хороший у тебя замах, широкий. И главное, никаких комплексов! А хватит знаний-то такой махиной управлять? Ведь недавно ты на кладбище надгробные плиты долотом выдалбливал — и вдруг во главе планеты всей вознамерился встать.

— С вашей помощью, с вашей помощью, — ничуть не обижаясь, уточняет Вячеслав. — Ведь вы, в отличие от меня, академики настоящие. Будете при моём троне советниками.

Нет, сегодня явно ничто не могло испортить его хорошее настроение. Видимо, он и вправду верил, что в эту ночь получил мандат на управление Землёй. Хотелось бы в таком случае знать, кто его выдал и кто утвердил. А может, и вовсе — не выдали и не утвердили, а только пообещали. А обещанного, как известно, три года ждут. За это время — ого, сколько всего произойти может.

Все следующие дни Вячеслав кипел восторгом и энтузиазмом. И пока мои сын и дочь валялись на пляже, он таскал нас с Анатолием Ивановичем по горам, рассказывал об истории Феодосии, об Айвазовском, которого называл одним из Посвящённых и утверждал, что свои картины этот великий художник рисовал с помощью биокомпьютера.

— Вообще, всё великое и значительное создано на Земле с помощью биокрмпьютера, — пафосно возносил он свой гимн таинственным силам бытия, — хотя сам биокомпьютер всего лишь прибор, с помощью которого на мгновение или побольше в чью-то пустую голову сливают необходимую для развития человечества информацию. Сидит этакий мыслитель где-нибудь в своём кабинете, морщит лоб на пустой голове, а кто-нибудь сверху — раз ему в капустный кочан идейку. Вот тебе и открытие!

— И книги тоже так пишутся? — интересуюсь я.

— Ну, а как ещё? — насмешливым вопросом отвечает Лапшин.

— Значит, всё, что я написал, — это какой-то дядя сверху за меня делал? — выпытываю я, хотя и догадываюсь об ответе Вячеслава.

Лапшин осветил своё лицо счастливой солнцеподобной улыбкой.

— Ну, наконец-то и ты поумнел, Аркаша. То, что ты гордо именуешь личностью, человеком, — всего лишь шкурка, скафандр. Настоящая личность прячется под этой шкуркой и ловко манипулирует ногами, руками, языком. И если ты хочешь освободиться от этих манипуляций, то надо стать своеобразным гомеостазом между космическими и земными влияниями. Помнишь, я цитировал тебе апокрифы древних христиан: "Тот, кто нашёл себя, — мир недостоин его". Надо сделать так, чтобы и Земля, и Космос стали от нас зависимы. Не мы от них, понимаешь, а они от нас.