Петров Аркадий - Сотворение мира. Том 1. Спаси себя.

Он повернул к ней голову и спросил:

— Разве не через страдание приходит женщина к радости материнства, а ребёнок в жизнь? Разве можно прийти в радость Царства Божьего, не познав мук земных? Как узнаешь тогда — что есть радость и что страдание? Как узнаешь цену дарованному? Чтобы получить — надо просить, чтобы найти — надо искать, чтобы отворили — надо достучаться.

— Мы услышали, что в Наине ты воскресил мёртвого. Как это можно? — спросил кто-то из толпы.

— Никто не мёртв у Бога, пока Он сам не разрушит равновесие видимого и невидимого. Бог в каждом из нас —

там же и Царство Божье, говорил я вам. А кто не попадёт в Царство Божье, тот будет в Царстве мёртвых.

— А где оно? — спросил недоверчиво Симон, уже почти уверовавший в то, что бродячий проповедник, умеющий так ловко дурачить народ, станет хорошим приобретением для партии фарисеев.

Иешуа пристально посмотрел в глаза хозяина дома и, словно прочитав его тайные мысли, ответил:

— Ты спросил, где Царство мёртвых? Неужели не знаешь, мертвец?

— Откуда знаешь, что я мёртв? — усмехнулся Симон.

— Вижу, — лаконично ответил назаретянин.

— Как ты можешь видеть то, что не показывает нам свет? Какими очами? — насмешничал Симон.

— Кому дано, тот может увидеть и без глаз. Смотри...

Назаретянин протянул руку и сдёрнул с плеча Марии платок.

Он закрыл глаза повязкой и завязал её на затылке. Как только тьма стала беспросветной, он приказал, чтобы из другого пространства возникла яркая белая точка и разверзлась на все стороны света. Теперь Иешуа видел всё так, словно глаза его не были закрыты платком. Даже более того — он видел не только перед собой, но и с боков и сзади. Он мог видеть теперь и то, что происходило рядом, и то, что было далеко, и то, что было в прошлом, и то, что произойдёт в будущем.

Странный гость встал со своего ложа и уверенно прошёл между столами. Подойдя к слуге, стоявшему в дверях с блюдом, на котором возвышалась гора фруктов, указал пальцем на большое яблоко и спросил, обернувшись к Симону:

— Хочешь яблоко — красивое, видишь, как солнце подрумянило его бок? А может, тебе дать этот замечательный финик?

И безошибочным движением поднял продолговатый плод с блюда. Лица присутствующих вытянулись от изумления. Слуга, державший блюдо, задрожал, губы его отвисли, и оттуда соскользнула на пол слюна.

— Вытри слюни, — приказал ему назаретянин. — И не трясись, а то уронишь блюдо. Нет, пожалуй, я дам Симону ягоду винограда.

Его рука без колебаний протянулась к большой кисти и сорвала с неё ягодку. Так же уверенно он вернулся к столу Симона и протянул ему жёлтую ягоду.

— Возьми.

— Может, ты подглядываешь? Может, чувствуешь хорошо? — выразил своё недоумение Симон, принимая в руку ягоду.

— Оттуда, где я стою, двор не виден? — спросил назаретянин.

— Не виден, — подтвердил Симон.

— Выйди на галерею. Смотри, твоя сестра взяла лопату и несёт её к стене. Возле каштана поставила.

Симон сделал, как ему велели, и посмотрел вниз. На его лице отобразился ужас.

— Ты воистину необыкновенный человек, — со стоном признал он неоспоримое. — Как ты это делаешь?

— Есть свет внутри человека света, и он освещает весь мир. Если не освещает, то тьма...

И люди, сорвавшись с места, тоже выбежали на галерею. Мария, которая снова опустилась у ног Иешуа, обняла его колени и прижалась к ним щекой. Лицо её в этот момент казалось почти детским.

— Ты пойдёшь со мной? — спросил Иешуа, и Мария молча кивнула головой.

— Я тоже пойду с тобой, рабби, — вдруг решил Симон, повернувшись к столу.

— Нет, ты не сможешь, — возразил назаретянин. — Тяжело найти путь тому, кто утратил свои глаза.

Легенда это, предсказание или ещё что? Но наши ученики видят то же самое по тем же законам, предсказанным две тысячи лет назад. А может, больше?

Так изначально сложилось и в истории философии, и в истории человечества, что постоянно борются две линии понимания мира и его устройства. Одна из них идеалистическая: мир создан Богом, и только это является фактом. Идеалистическим направлением занимается, прежде всего, религия. Вторые говорят: нет, мир случайно зародился ("флуктанулось" в пространстве что-то), стал саморазвиваться, структурироваться каким-то образом, и вот материя — это единственное, что может быть. Ну, что сказать? И то, правда, и другое, правда. Если мы имеем сразу две правды, значит — самое время поискать что-то третье — истину.

Похоже, и то и другое составляют некое единство. И ни то, ни другое не могут существовать друг без друга. Создатель и созданное возникли одновременно.

Когда религия пытается объяснить идею самозарождения Бога, то одновременно надо рассматривать и процессы развития мира, поскольку одно не бывает без другого. Это просто разные уровни существования единого живого организма. Ведь никто не считает, что голова и тело не составляют единства. Но у них различные функции и весьма отличная специфика существования.

Многие учёные сегодня утверждают, что в живом космосе понятия неживого просто не существует. Жизнь и интеллект присущи как материальным структурам на уровне атомов и молекул, так и субатомным частицам, находящимся за порогом нашего пространства.

Когда Эйнштейн разрушил иллюзию пространства и времени, он это совершил не только в своём воображении. Произошло нечто весьма реальное — исчез один из "законов" природы, считавшийся абсолютным. Упразднив линейное время, Эйнштейн вместе с ним упразднил и трёхмерное пространство. Он же указывал: "В основе реальности понятие линейного времени отмирает".

Следовательно, есть такая реальность, где нет линейного времени. Некоторые даже утверждают — что есть безвременность, то есть вечность. Так в современной физике появилось сверпространство, потому что в вечности потеряла свои границы протяжённость.

Как новое мировоззрение может повлиять на нашу жизнь, на конкретные жизненные ситуации?

"Власть всемогущая Природы Нам потому не тяжела, Что чувство видимой свободы Она живущему дала", — писал Самуил Маршак. Подвижность тела в механике измеряется степенями свободы. "Это сладкое слово свобода" будоражит народные массы в разных уголках планеты. А до какой степени необходима свобода человеку? Размышляя об этом, я снова сталкивался с Лапшиным.

Глава 5

Лапшин, как правило, появлялся в моём худлитовском кабинете ближе к вечеру. Он садился за низкий приставной столик, я располагался напротив. Секретарь Тамара Викторовна Филатова, которая почему-то не очень любила моего странного друга, тем не менее, помня обычаи гостеприимства, немедленно стелила на столик белую скатёрочку, ставила вазочку с печеньем, подавала чай или кофе.

Он пил чай, почти никогда не притрагиваясь к печенью, и "включал" вдруг в себе диковинный внутренний ретранслятор.

— Урок первый: хочешь стать богом — будь им.

— А второй урок?

— Душа человека — диада. Её составляют материальные и нематериальные излучения вакуума — организующие силы. Но они — как лёд и пламя. Их взаимодействие часто завершается катаклизмами. Биологическая жизнь — механизм, в котором возможно сотрудничество двух противоположностей, и поле битвы, где изначальные силы пытаются одолеть друг друга. Поэтому ты должен научиться владеть своими чувствами. Разум человека — это точка пересечения, или сборки, подсознательных и сверхсознательных процессов. Именно эта точка является нашим сознанием. Если в ней возобладают центростремительные силы — она коллапсирует. Если центробежные — она растворяется в беспредельном. Опасно и то, и другое, если сознание не станет своеобразным гомеостазом двух противоположностей. Главное, помни: нет ничего невозможного, что не может быть произведено мыслью. Можно, например, смотреть сразу во всех направлениях, не поворачивая головы, можно проходить через стены, уходить из мира во внемир или Бардо.

— Зачем в Бардо?

— Бардо — межпространственный туннель. Он как лифт между этажами. Каждый этаж — новый мир. Если ты сумеешь создать идама в Бардо — у тебя начнёт действовать программа бессмертия, и ты станешь неуничтожимым.

— А кто это — идам?

— Что-то вроде двойника, в который можно при необходимости перемещаться.

— Я смогу летать между мирами?

— Хоть на помеле.

— Для чего нам такие странные преимущества?

— Чтобы завладеть миром.

— О, какие у тебя глобальные цели, — смеюсь я. Он отвечает долгим пронзительным взглядом.

— Если мы будем вместе, захватить мир нетрудно. Я обладаю необходимыми знаниями для этого. Ты даже не подозреваешь, какие могучие силы меня поддерживают. У меня власть над миллиардами долларов. Я могу влиять на события и направлять их в нужном для нас направлении.

— Я-то тебе зачем? Ты — маг, я — человек. Какой смысл в таком объединении? Слон в союзе с муравьем?

— Ты ничего о себе не знаешь, — опять серьёзно говорит он. — Ты владеешь самым мощным видом магии — Словом. Помнишь, персты Бога лежали на книге? Не на шаре земном, не на мече — на книге.

— Вот смотри: бумага, — он берёт сбоку, с моего стола, лист бумаги, достаёт авторучку и протыкает лист насквозь. — Видишь, я сделал отверстие. Сымитировал разорванное пространство. Что происходит при этом? Полевая структура листа меняется. Теперь в это отверстие идут потоки: одни вверх, другие — вниз. Вроде такая мелочь — проткнули лист бумаги, сделали дырочку. На самом деле мы с тобой сейчас здесь получили мощнейший генератор. Вспомни, как в сказках говорят: "Что написано пером — не вырубишь топором". То есть такая мелочь может оказаться опаснее топора.

Я могу написать сейчас здесь какой-нибудь знак или заклинание, создать мыслеформу — и объект приобретает совершенно другие качества. Возникает мощнейший туннельный переход, идут связи с космическим пространством, возникают такие взаимодействия, что трудно даже вообразить. Именно эту технологию используют демоны, чтобы подтолкнуть людей к войне, к любым желаемым действиям.

— Проткнём листочек — и что будем дальше делать? — посмеиваюсь я.

— Власть для начала захватим. Не так трудно, как кажется. Будем здесь всем вертеть, как пожелаешь.

— А чего сам, один, не вертишь?

— Ты нужен, — не то всерьёз, не то в шутку отвечает он.

— Мне сейчас не до этого, — отказываюсь я от соблазна захватить в стране власть. — Мне сейчас через биокомпьютер такое показывают, что впору в церковь бежать.

— Ты же неверующий.

— Так теперь как бы немножко уже и верить стал. Уж больно всё убедительно показывают.

Он поднимает чашку, лениво выпивает, спрашивает, как о несерьёзном:

— Что показывают?

— Про Христа. Лапшин напрягается.

— А подробнее?

Я рассказываю ему последние картины мистерии и вижу нарастающее в его глазах отчуждение.