Петров Аркадий - Сотворение мира. Том 1. Спаси себя.

Здесь Иешуа искал Отца, здесь хотел излить Ему свои сомнения в том, нуждается ли истинная религия в жрецах, во внешней обрядности.

Иешуа не первый раз приходил к скале. На валуне, у подножия которого пробился из земли родник, он любил предаваться уединению, чтобы обдумать то, чем переполнялось день за днём его сердце. Здесь, будто прорастая из корней хребтов, до него с особой ясностью доносились обличения ветхозаветных пророков. Словно тягучий металл колокола, принимала его душа переданные пророком Исаией слова Господа: "К чему Мне множество жертв ваших?

Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота... Курение отвратительно для Меня. Ваши руки полны крови... Очиститесь. Удалите злые деяния ваши от очей Моих, перестаньте делать зло, научитесь делать добро... тогда придите".

Это было место, где Иешуа не раз испытывал ощущение, что время вот-вот может остановиться, потечь вспять или, наоборот, двинуться вперёд с удвоенной скоростью. Скала стояла как островок в океане веков, на который набегали волны и прошлого, и будущего, и даже тех времен, которые никогда не были и не будут. В ней хранилась тайна, притягивающая к себе пророков, и голос бездны, который она не могла сдержать собой.

Иешуа остановился и огляделся. Солнце золотыми иглами своих лучей уже разбудило всё вокруг — переворошило траву, развернуло листья деревьев, растревожило насекомых. Он стоял на площадке, где обрывался путь. С одной стороны его отрезала отвесная скала, с другой — очень крутая осыпь из мелких камней, которые, без сомнения, пришли бы в движение и увлекли за собой в пропасть любого, кто осмелился бы вступить на склон. За осыпью открывалось ущелье и узкая каменистая гряда, подобно змее ползущая по её дну.

Валун лежал у края площадки, плоская поверхность его до блеска была отполирована дождями и ветром.

Иешуа приблизился к камню. Улыбка грусти скользнула по его лицу и едва пробилась сквозь сросшуюся гущу усов и бороды. Он сел на валун. Внизу, у самых ног, плескался родник. Иешуа раздвинул траву, и образовалось небольшое озерцо, обрамлённое тёмной зеленью и россыпью горных цветов. В нём, как в зеркале, Иешуа увидел себя. Он был мал ростом и тщедушен, точно росток, пробившийся к солнцу из сухой земли. Угасание уже обезобразило лицо своими следами. Но глаза горели в немощи тела не огнем болезненного бессилия, а пламенем мечты. Это были глаза человека, который против своего желания никогда не отводил взора от того, на что смотрел.

И всё же он был так убог и так жалок, как были убоги и жалки те, чьи боли и горести он решил сплавить в веру братства и любви. Его тёмные волосы разделены пробором, как это принято у назареев. Борода также разделена пробором посередине. Он окинул своё отражение в воде неодобрительным взглядом. Маленькая речная черепашка с блестящими кроткими глазами выползла из травы к роднику и испуганно замерла, увидев человека. Иешуа усмехнулся:

— Чего испугалась? Пришла пить, так пей.

Однако черепашка не послушалась, повернулась неуклюже и маленькими смешными шажками стала уходить прочь.

Накануне Иешуа вернулся из паломничества в Иерусалим. Его путь, как обычно, лежал через Гинею и Сихем, мимо древних святилищ Силоамской купели. Он шёл в Иерусалимский храм к Отцу, но нашёл в нём только жрецов и их странное учреждение, присвоившее себе право посредничества в отношениях с Богом.

— Авва, Отец, — негромким голосом позвал он, и шёпот его эхом скользнул в ущелье. — Скажи мне: зачем жрецы Твои между сыном и Отцом? Разве не могу я обратиться к Тебе с чистым сердцем, без посредства этих, оскверняющих веру ложным кривляньем и одеждами со знаками ложной добродетели? Разве не услышишь Ты голос моей души без помощи творящих милости напоказ и торгующих верой в храмах Твоих?

Он говорил с чувством такого убеждения, что слабость вдруг охватила его и тело покрылось испариной волнения.

— Ты, видящий тайное, знаешь Сам, что служат они не для того, чтобы постичь истину, а лишь затем, чтобы получить власть.

Иешуа поправил на голове куфи. Его глаза — глубокие, тёмные — наполнились слезами.

— Скажи мне, Отец, зачем помню я жизнь свою там? Почему ты не лишил меня памяти, как других, а принудил идти в этот мир со знанием прошлого?

Иешуа склонил лицо к воде. Луч солнца, упавший из-за его плеча, зажёг воду, и в её холодной глубине вспыхнули и заискрились разноцветные звёздочки. Он стал вглядываться в их затейливое мельтешение, стремясь усилием воли остановить движение, но они вспыхнули ещё ярче и лишь, затем потемнели и исчезли, оставив после себя неясное тёмное пятно. Оно шевелилось, ворочалось, словно поудобнее устраиваясь на дне ключа, ища своё место в бесконечной цепи уже прошедших и ещё только намечающих своё движение времён.

Взгляд Иешуа, притянутый этой тьмой в глубине, начал пульсировать в такт с нею, в равномерном ритме с открывшейся пропастью пространства. Пропасть звала, манила к себе, и Иешуа осторожно продвинул своё сознание в глубь отверстой бездны. И бездна приняла его.

На мгновение ему показалось, что из тёмной ряби воды всплыл и обозначился на поверхности чей-то лик — и снова истаял в глубине, как бы затягивая взгляд Иешуа за собой. Он даже не успел испугаться необычности видения, так как значение происходящего лишь смутно доходило до его сознания.

Когда, утомлённый предыдущим напряжением воли, Иешуа невольно закрыл глаза, перед его внутренним взором словно взорвалась ослепительно-яркая звёздочка. Она вспыхнула и вытянулась в горизонтальную пульсирующую полосу, которая мгновение спустя развернулась вверх и вниз белым прямоугольным пространством, похожим на окно в другой мир. В этом окне разноцветным мельтешением загорелся и стал нарастать свет — небольшой, трепетный, а затем всё более и более яркий. Он был прекрасен, ярок, лучист, но в самом его центре едва заметным турбулентным движением был обозначен тёмный зев коридора мнимого времени. Его непреодолимая, втягивающая сила уже захватила эманации мучительного ожидания, которые производило сознание Иешуа, настроилась на излучаемые вибрации и, рассыпав на горстку мерцающих бликов, втянула то, что ещё мгновение назад было телом человека, в своё чёрное нескончаемое нутро.

Иешуа почувствовал это по тому неуловимому смещению сознания с внешнего на внутреннее, которое рождает в теле отсутствие. Теперь он сам должен был стать светом, чтобы перенестись из сумеречного материального пространства в сияющий мир.

Иешуа на мгновение почувствовал тяжесть своей бестелесности. Но длилось это неприятное ощущение недолго, пока волны огня не проснулись в нём и его снова не затянуло таинственным внешним притяжением в узкое тёмное пространство Коридора.

Иешуа стал как воздушный шарик, заполненный горячим воздухом. Его сознание болезненно напряглось, и в нём завертелась калейдоскопическая вереница образов — всё отчётливее, определённее. Они захватили его, втянув в череду бесконечных превращений. Вот он поднялся вверх растением, втискивающим корни в землю, и почувствовал, как по стволу и ветвям текут всасываемые им соки. Вдруг всё изменилось, и он обратился ящерицей, застывшей на камне под тёплым ласкающим лучом солнца; потом стал зверем, пробирающимся по следу жертвы сквозь заросли кустарника. Последовательной чередой в памяти проявились все девять состояний первого малого круга развития. Весь цикл превращения энергий на переходе к всеобъемлющему космическому уровню.

Трансформации закончились, и он явственно почувствовал, как из их тонкой взаимосвязи вызрел потенциал нового состояния. Его обволокло прозрачной сияющей сферой и вытолкнуло из Коридора в межпространственную среду Бардо — перекрёсток миров, где всё начиналось и всё заканчивалось, откуда истекала потребность и куда устремлялось удовлетворение. Сияющий мир принял его обособившееся от чёрной струящейся тьмы тело и одел обволакивающей волной мерцающих бликов.

Теперь Иешуа мог ощутить себя как лёгкая струящаяся змея, свивающая своё тело в гибкие, подвижные кольца. Он хорошо чувствовал свою могучую энергетическую суть, её наполненность зыбкими подвижными вибрациями света и тьмы, небытия и бессмертия. Всё было теперь в нём — мудрость и слепая страсть, исцеление и яд. Знание, сила, коварство, утончённость, хитрость проникли друг в друга, сливаясь в ощущение способности к любым духовным интерпретациям.

Вибрации нарастали, структурировались в пересечении сложных взаимодействий материального и нематериального пространств, информации и энергии, души и сознания, пока не вызвали ответную реакцию канала Бардо. Из протуберанцев сияний, возникло отчётливое изображение шестиголового дракона.

Страж Порога был прекрасен и грозен одновременно. Его головы, похожие на морды огромных аллигаторов, венчались коронами, осыпанными драгоценными камнями. В каждой короне, над межглазьем, сиял огромный бриллиант — камень совершенства, исполняющий все желания, позволяющий видеть души вещей.

Драгоценные камни переливались на коронах. По золотисто-серебряной чешуе тела и гребня тоже мерцали алмазы и рубины. Могучие лапы дракона, когти которых заканчивались тройными отростками, слегка вздрагивали. Из пастей стекали языки пламени. Глубоко посаженные глаза не имели определённого цвета: он как бы всё время менялся в зависимости от степени нависания над ними массивных кожистых надбровных складок.

Молниеносное озарение пробудило все прошлые существования Иешуа, и он вспомнил: драконы Света когда-то, в Золотом веке древних времен, жили среди людей, открывая им знания и помогая постичь предназначение эволюции человека. Их звали Владыками Мудрости. Они учили владеть собственной энергией, управлять стихиями, сотрудничать с богами и духами, пока не были поглощены бездной Земли старые материки и океаны, не вздыбились новые горные цепи там, где их прежде не было.

Теперь никто не мог подняться наверх, выше шестой Сефиры Тифирет — Дома Христа. Вселенная, поделённая между светом и тьмой, охраняла свои границы грозными могучими сущностями, подчиняющимися только законам Космоса.

Шестиголовый дракон был их владыкой и олицетворял совершенное равновесие двух великих сил Вселенной — мужской и женской, он был эмбрионом противоположных начал, включённых в круг циклического обращения, и грозным Стражем Порога.

Владыка драконов, имя которого не называют, преградил путь, и никто не имел права его продолжить, не получив на то соизволения.

Пульсации тревоги, которые вызвало появление владыки драконов, стали нарастать, расширяться, распространять вокруг обеспокоенность происходящим. Дракон услышал их. Одна из его голов наклонилась к Иешуа. Чёрные зрачки, окружённые жёлтыми, как у волка, проблесками, на мгновение скрыла упавшая из-под надбровных складок белесая слизистая плёнка. Когда она поднялась, /лаза дракона исторгали нежные голубые лучики, пронзившие пришельца, и он почувствовал безопасность внутри своей энергии.

— То, что спало, проснулось? — услышал в себе голос Иешуа.